Мужчина по фамилии Брандт стоял на коленях и растерянно смотрел с обрыва. Он тяжело дышал, сердце рвалось из груди, а в ушах стояли звон и чудовищный крик. В темноте трудно было что-либо разобрать, хотя смотреть уже было не на что. Торговый дилижанс разлетелся в щепки, пронесшись с обрыва с немыслимой скоростью. Никто не выжил. Кроме одного.

Брандт отполз подальше от края и распластался посреди пыльной дороги, ведущей из Кашкара в Яркенд. Дорога считалась опасной не только из-за многочисленных бандитов и монгольских завоевателей, но и ввиду многочисленных склонов. Великий шелковый путь являлся настоящей «золотой жилой» двенадцатого века. Одной рукой дающий, а другой отнимающий. Точно также он поступил с Брандтом.

Оставшись наедине со своими демонами, мужчина снова взглянул на обломки торгового дилижанса и вздрогнул. По неизвестной причине боги или другие высшие силы уберегли Брандта от смерти, и мужчина боялся даже предположить, что они попросят взамен. Все, что осталось от дилижанса, находилось в двухстах метрах от места происшествия. Предмет, явившейся причиной крушения, покоился в дорожной пыли рядом с валунами и чудом не пострадал.

Страх и угрызение совести одолевали Брандта. Он нагнулся над видавшей виды гитарой, но рука невольно одернулась. Бушующий огонь чувств вызвал неудержимую дрожь, пробирающую с головы до пят. «Обманщик. Предатель. Убийца…», ­­­­— шептал внутренний голос мужчины. — «Обманщик. Предатель. Убийца…». Отголоски памяти вдруг разразились теплыми воспоминаниями, что могучею дланью разгоняли сгустившийся мрак. То были воспоминания о последней воле умершего и клятва, которую даже такой строптивый и циничный человек, как Брандт, не посмел бы нарушить.

Множество слухов ходило о той гитаре. Якобы она обладает магическими свойствами, способна влиять на чувства людей, вызывать дождь и даже сменять времена года. Однако Брандт не верил в эту чушь, как и в любую другую, связанную с волшебством, магией и прочими изысками человеческой фантазии. Не верил, но интерес к предмету все равно питал. Брандт снял с себя походный плащ, накинул на гитару и обмотал так, чтобы не касаться инструмента голыми руками.

Послышался стук копыт и скрип колес. Вскоре на дороге показалась кибитка с крайне неприятным возницей. Он дернул поводья и хмуро посмотрел на Брандта. Они перекинулись парой фраз, выяснили, что оба держат путь в Яркенд. После этого возница стал еще более мрачным, но все же разрешил незнакомцу взойти на борт.

— Значится, твое имя Йенс? — переспросил возница.
— Да, — сухо ответил тот.
— Запах здесь такой стоит, Йенс. Мерзкий запах пота и страха.

Брандт отвернулся. Так пахло чувство вины, которое, по всей видимости, будет преследовать его до конца жизни.

— Просто поехали дальше, — сказал мужчина, всячески избегая прямого взгляда. — Не хочу наткнуться на всяких там… бандитов.

Как только путники пересекли одноименную реку Кашгар, дорога свернула на юг — прямиком к сердцу царства Хотан, что располагалось в пустынной Таримской впадине. Пустыня магнитом притягивала к себе торговцев, путешественников и всякого рода нечистых на руку личностей ввиду особого расположения. Участок Великого шелкового пути, соединяющий запад и восток, никого не оставлял равнодушным. Ввиду многочисленных набегов с юго-запада, коренное население Таримской впадины практически вымерло, уступив дорогу множеству национальностей и культур.

На вопросы возницы о своем происхождении Брандт отвечал неохотно, однако в условии скудного выбора собеседников, все же давал короткие пояснения. Брандт потерял родителей при пожаре в раннем детстве. Поэтому его и прозвали Брандтом. После несчастного случая мальчик хватался за любую работу, лишь бы снова оказаться под крышей. Со временем юноше стало не хватать тех грошей, за которые ему приходилось выслушивать оскорбления богатеньких Мустерманов и Штольцов, и тогда юный Брандт покинул родной Нюрнберг в поисках лучшей жизни. Он провел в странствиях несколько лет, прежде чем добрался до Византийской империи. Именно там, в Константинополе, молодой Брандт узнал о дороге, ведущей через весь мир. По словам жителей Константинополя, дорога дарует вечную жизнь и непомерное богатство тем, кто не свернет с пути и пройдет до самого конца. Эти слова зажгли огонь в сердце молодого Брандта, и он тотчас же отправился в путь, не раздумывая ни секунды.
Внимательно слушая рассказы о прошлой жизни своего спутника, возница обратил внимание на добротные кожаные сапоги и ремень с серебряной бляшкой.

— Интересно, где это ты набрынчал на такую одёжу?

Вместо ответа Брандт снова отвернулся и улегся спать, на всякий случай обхватив накрытую плащом гитару.
Он проснулся от тряски. Кибитку бросало из стороны в сторону. На голову Брандта посыпался подвязанный к потолку лук и чеснок. Мужчина выглянул на дорогу — повсюду лежали камни и булыжники. Несколько недель назад на подъезде к Яркенду произошел обвал. Брандт заподозрил неладное, но его опасения оказались напрасными.

— Ну у тебя и рожа! — засмеялся возница. — Вроде взрослый мужик, а лицо, будто за нами черти гонятся.
— Всякое бывает, — раздраженно ответил Брандт, поглядывая на гитару. Она лежала в целости. — Иногда камни — не просто камни.
— О, тут я с тобой полностью согласен. Иногда и моча напиток богов, коли в пустыне застрял. Проверено. Ты, кстати, по-китайски соображаешь?
— Немного. Есть у меня один знакомый китаец. Ублюдок, но говорит разборчиво.
— А ты не так прост, — процедил возница сквозь зубы, сверкая оценивающим взглядом. Его седые брови, словно горные цепи, стремились друг к другу, но так и не могли соединиться. — Обычные люди и на своем-то языке говорят как попало.
— Обычные люди сидят дома и ворчат, что колени болят, — тонко подметил Брандт, — а у тебя, как погляжу, с ногами все в порядке.
— Верно.

Старый возница был настолько стар, чтобы отливать платиной, но недостаточно стар, чтобы вытряхивать песок из штанов.

До уездного города Яркенд они добрались в полной тишине. Едва путники миновали табун коней и верблюдов на выгуле, к ним на дорогу выбежали дети. Они радостно приветствовали кибитку, цеплялись руками, забирались на сиденье к вознице и ехали так до дома, где обитал старейшина города. Люди вскоре высыпали на улицу, прознав об очередном торговце. Здесь жили все: монголы, турки, арабы, персы и китайцы. Каждый из них попал на Великий шелковый путь по воле случая, но остался на нем по воле сердца.

Седовласый и длиннобородый старейшина Хаган Улар горячо поприветствовал торговца и не менее горячо обнял долгожданного гостя, назвав его при этом «ноён» Йенс Брандт, что означало «господин» Йенс Брандт. Возница удивленно покосился на своего спутника, и, казалось, последний удивился не меньше. Старец красочно рассказал об ожидании «рослого, голубоглазого европейца с гитарой», о подготовке к приему и высоких надеждах на исполнение «живительных» песен. А пока торговец продавал товары, Хаган Улар отвел музыканта в его покои. Глиняная хижина отличалась невероятной вместительностью, уютно пахла овчиной и выложенной на тарелку шелковицей. На полу заблаговременно расстелили ковры, приготовили ванну и чистую одежду.
— Отдыхайте, сколько потребуется, — поклонился старейшина. — Как будете готовы, дайте нам знать.

Брандт отлично осознавал, что от него просят, но не понимал, как с этим справиться. Он не брал гитару в руки больше десятка лет. Пальцы задеревенели, а слух наверняка иссох. Но, тем не менее, мужчина взял гитару и попробовал сыграть по памяти. Инструмент сопротивлялся. Ноты выходили сухие и рваные, отчего занятие было отложено на потом.

Едва мужчина обтерся после расслабляющей ванны, занавеска из бусин снова зашуршала. Брандт встрепенулся, готовый отбиваться от неприятеля полотенцем и щеткой для пяток. В комнате стояла симпатичная девушка со свёртком в руках. Она ужасно стеснялась: щеки побагровели, а взгляд робко упал на обнажённый торс. Брандт же уставился на девушку с подозрением. Кто знает, может в свертке яд, нож или еще что-нибудь. Но внутри оказался комплект чистой одежды.
— У меня есть уже, — буркнул Брандт, указывая на белые льняные штаны и рубашку.
Девушка отпрянула на несколько шагов назад, раскаляя воздух пылающими румянами. Она хотела было развернуться и убежать, но любопытство и тайное желание одержали верх.
— Это правда, что вы исцеляете людей?
Брандт не нашел лучшего ответа, чем лаконичное «да».
— Здорово! Я, кстати, еще вам чай заварила. Вкусный. С жасмином. Я сейчас.

Неловко бросив парадную одежду для выступления, девушка выбежала в проходную и вернулась с подносом, на котором стояли расписной глиняный чайник и чашка. Брандт неловко протянул руки, чтобы взять поднос, но получил отказ. Мужчина стал настаивать на помощи, в результате чего четыре руки не справились с подносом, а горячий чай хлынул из заварочного чайника прямо на ногу Брандта. Тот вскрикнул от боли и нацепил на лицо угрюмую мину, как если бы ожог пришелся на самую незащищенную часть мужского организма. Зато по комнате моментально разлетелся приятный аромат жасмина.

В комнату вошел старейшина Улар, настроение которого быстро изменилось в худшую сторону. Он сердито отчитал девушку за глупую выходку и деликатно напомнил, что она должна находиться подле своего мужа и заниматься продолжением рода, чего от нее ожидали уже давно.

Наблюдая неловкую сцену, Брандт принял решение о выступлении и совместно со старейшиной назначил дату. Когда мужчина остался один в комнате, он вновь взял гитару и стал играть по наитию, вспоминая давно забытую песню. Сперва ноты срывались, но затем Брандт приноровился и даже притопывал ногой в такт. Тем не менее, песня доставляла ему одну лишь боль. Та далекая страна с растущими повсюду вишневыми деревьями и живописными горными долинами обжигала сердце Брандта. Он искренне верил, что это чувство временно, однако в глубине души знал, что дальше будет только хуже. Да и к тому же рана, полученная в результате крушения торгового дилижанса, так и не затянулась.

День настал. Старейшина созвал всех немощных и порочных под своей крышей. Бравада нуждающихся с безумной надеждой в глазах взирала на Брандта, который всеми силами старался сохранять натянутую улыбку. Мужчина окинул взглядом людей, и взор его зацепился за маленькую девочку с игрушкой в руках. Девочка родилась с неизлечимым уродством и теперь, крепко сжимая игрушечного тигренка, с упоением ожидала чуда. Когда в воздухе повисла тишина, Брандт начал играть. Голос дрогнул, тело словно пронзила стрела. Слова пелись будто под гнетом, а руки дрожали. Потребовались колоссальные усилия, чтобы отыграть последний куплет, который разодрал душу Брандта в клочья.

Все глаза были закрыты. Испуская жгучую веру в высшие силы, жители Яркенда приготовились впитать в себя волшебство, что даровал им музыкант и его волшебная гитара. Ожидание перерастало в тревогу, тревога в разочарование, а оно, в свою очередь, в смерть. Не выдержав удара судьбы, старейшая из живущих женщина покинула этот мир. Девочка, чье лицо было обезображено природой, горячо заплакала и со слезами на глазах выбежала на улицу. Ощущая на себе десятки плотоядных взглядов, Брандт уподобился раздосадованному ребенку и сбежал в свое жилище без всяких объяснений. Голова его гудела. Столько загубленных душ, столько разочарований, и все из-за него. Более оставаться в Яркенде было нельзя.

Второпях поглощая пищу, Брандт наткнулся в сенях на старейшину Хагана Улара. К удивлению мужчины, старик принес извинения за полученный ранее ожог, связав последний с невозможностью Брандта даровать исцеление другим. Хаган Улар снабдил музыканта гнедой кобылой, провиантом и отеческим напутствием.
По пути в поселок Цемо Брандт обнаружил, что за ним увязался хвост. В одну из ночей мужчина пошел на хитрость и раскрыл личность преследователя, проследовавшего за ним две сотни километров. Им оказалась та самая девушка, что некогда опрокинула на Брандта горячий чай. Сайна — так ее звали — надула щеки, встала в позу и наотрез отказалась возвращаться обратно даже под страхом смерти.

Несмотря на старания Брандта и напускную веселость Сайны, магия исцеления, за которой охотились жители Цемо, так и не появилась на свет. Подношения в виде тюков винограда и фиников усугубили ситуацию. Чувство вины музыканта обострилось. Всю ночь он ходил вокруг поселка с целью избавиться от тягот прошлого, но безуспешно. Призраки ходили за ним по пятам, голоса кричали, кошмарные видения подстерегали за углом. Увидев очередного призрака прошлого, Брандт взревел, достал нож и начал бой с тенью, который завершился победой тени.
— Не очень-то ты похож на музыканта, — Сайна стояла неподалеку с уже оседланными лошадьми. — Едем. Здесь ты уже всех распугал.
— Да что ты вообще ко мне прицепилась? — вспылил Брандт. — Сидела бы в своей деревне, детей рожала!
Сайна не ответила. Вместо этого она швырнула походную сумку в Брандта, села на лошадь и устремилась покорять горизонт.

Спустя день Брандту удалось нагнать взбалмошную девицу, а спустя еще три дня они пересекли мост через реку Керия и въехали в одноименный поселок. Глиняные домишки создавали ложное впечатление об этом неповторимом месте. По большей части Керию заселяли монголы. Лишь благодаря Сайне и рассказам о волшебнике с гитарой чужаков не выставили вон. Сельские жители не только выглядели, но и вели себя, как богачи. У них было все — дом, семья, еда и, конечно же, украшения. Керия славилась потрясающими изделиями из золота, жадеита и нефрита.

Под копыта коня вдруг бросился ребенок. Кобыла Брандта заржала, но мальчик смело протянул руки вверх и одним своим незыблемым видом внушил лошади спокойствие. Мальчик широко улыбнулся, однако тут же получил затрещину от матери, беременной вторым чадом.

Брандт заметил, как Сайна смотрит на женщину. Этот взгляд ни с чем не спутать, и в одно мгновение музыкант понял все и немного больше.

Несмотря на железную хватку матери, мальчик все же вырвался навстречу чужакам. Взирая на волшебника-великана, мальчик приосанился, смело подошел к Сайне и вручил ей простой кулон их жадеита, который сорвал с шеи.
— Великану в помощь, сайхан, — сказал мальчик, хихикнул и обратился к музыканту. — Говорят, магия ушла от тебя. Очень жаль. Здесь тебе не помогут. Тебе нужно в оазис Дуньхуан, — мальчик говорил уверенно, словно за плечами было не восемь, а все восемьдесят лет жизни. — Там то, что ты ищешь.
Брандт присел на корточки, чтобы заглянуть пытливые глаза ребенка. Оба прищурились.
— Откуда ты знаешь, что мне нужно? — строго спросил Брандт, дивясь глубине роящихся в маленькой голове мыслей.

Удивительно, как трудны для осознания оказались слова ребенка. Всю неделю пребывания в Керии Брандт корпел над разбитой в первый день посудой, разглядывая в осколках глиняной тарелки фрагменты его собственной жизни. Вот они с братом, чумазые и осиротелые, бродят по городу. Вот они гремят жестяной посудой, напевая песню собственного сочинения. А вот Брандт уже один. У него другое занятие. Работа, которая тяжелым грузом легла на сердце молодого взрослого. Работа, которая привела его в Кашгар.

Путешествуя по пустыне царства Хотан, Брандт продолжал отбиваться от вопросов Сайны, которые с каждым днем становились все более изобретательными, напоминая словесную ловушку. Ранее — удручающая болтовня, ныне — состязание в иносказании. Потери тайн шли с обеих сторон. Сайна проболталась, что сбежала из Яркенда из-за скверного характера своего мужа, однако умолчала о природе желто-зеленых пятен на ее теле. В свою очередь Брандт рассказал о своей родине, Германии, и о Священной Римской империи. Следом девушке удалось добыть сведения касательно мотивов прибытия Брандта в Кашгар.

— Так значит, ты охотник? — изумилась Сайна, радуясь очередной победе над толстостенной броней Брандта. — Где же твой лук? Или копье?
— Не то, чтобы я… в общем…
— А-а-а! Я поняла! Ты ставишь ловушки!
— Именно, — отозвался мужчина, испытав облегчение. — Ловушки на скотов.
Сайна сдвинула брови. Она свалила мешки с вещами и палаткой между двух скалистых холмов, что являлись рубежом царства Хотан. Далее простиралась китайская империя Цзинь.
— Ты охотишься на домашнюю скотину? Странное занятие.
— Отнюдь, дорогуша. Отменное!

Мерзкий писклявый голос раздался с вершины холма, после чего еще два рта загоготали справа и слева от Сайны. Брандт выругался. Он надеялся больше никогда не увидеть три ненавистные ему рожи. Обыкновенные бандиты с большой дороги на самом деле были зажиточными дельцами, которые не чурались запачкать руки. Лидером банды оказался слащавый китаец, соскочивший с холма словно горный козел.

— Йохан, дружище! А мы уже подумали, что ты решил покинуть наш квартет. Было бы неучтиво с твоей стороны, учитывая то, что мы подобрали тебя на улице в Византии. А-та-та.
Китаец деликатно покачивал указательным пальцем. Другие же, турок и монгол, гоготали, разинув гниющие рты.
Сайна вопросительно уставилась на своего спутника, но тот усердно искал пути отхода и не заметил ее возмущенный взгляд. Брандт оскалил ровный ряд акульих зубов. Дело пахло привычным для него запахом страха и смерти.
— Я отработал сполна, — процедил мужчина, не давая Сайне выглянуть из-за спины. — Поэтому заявляю, что вы мне на хер больше не сдались.
— Допустим, я этого не слышал, — сквозь растущую злобу сказал китаец. — Но понимаешь, за эту милашку назначили кругленькую сумму. И чуть менее кругленькую за ее голову.

Слова девушки о «скверном» характере ее супруга заиграли новыми красками. И тем не менее, хоть страх и кусал Сайну за пятки, она выхватила нож и пригрозила головорезам отсечением достоинства.
Воздух в пустыне раскалился, а сердца ее гостей пылали огнем. Все пятеро источали абсолютную решимость, расплескивая гнев и выпуская пары яда.

— В одиночку я заборю любого из вас, — Брандт засучил рукава, скаля зубы. — Кто будет первым?
Долго тянуть не стали. Щуплый монгол атаковал в лоб. В лоб же и получил, повалившись без сознания. Турок выхватил ятаган. Он атаковал умело, расчетливо, и, если бы не находящаяся под рукой гитара, Брандт бы несдобровал. Клинок полоснул по грифу, оставив на том глубокую зазубрину. Ловкой контратакой музыкант выбил оружие из рук проворного турка, и вместе они сцепились уже на земле. Кровь хлынула из ноздрей. Вкус железа обострил чувства Брандта, заставил мышцы работать сродни железным механизмам. Прижав руки противника, Йохан впился зубами в горбатый нос и оторвал большую его часть. Раненого противника Брандт перевернул на бок, просунул правую руку под шею и со всей силы дернул за подбородок.

Когда же мужчина хватился Сайну, та уже сидела рядом с поверженным китайцем. По хрупкой шее стекали алые струйки из поверхностной раны. Сайна выдернула кенжал из груди мертвеца и вернула клинок в ножны.
Брандт не скрывал радости от того, что оба оказались живы. Он бросился к девушке с объятиями, однако быстро схлопотал отрезвляющую пощечину. Сайна злилась мягко, исподволь пропуская озорную улыбку.
— Я тоже охотник, — призналась она. — Отец хотел мальчика и всячески старался сделать из меня наследника.
— Что ж… — сглотнул Йохан, — у него получилось.

Ком подступил к горлу мужчины. Он не мог сказать ни слова, как не мог сделать ни единого вдоха. Ноги подкосились. Неистовый шум в ушах вдруг превратился в протяжный писк, а из глаз реками хлынули слезы. Брандт упал на колени, глядя на гитару и на свои окровавленные руки. Он рыдал и не мог прекратить это. Глухие стоны пробивались сквозь гранитную стену мужества.

Тихой поступью Сайна подошла к мужчине и села рядом, взяв за руку. Чем больше плакал Брандт, тем ближе он приближался к обрыву. И вот, когда он вновь посмотрел вниз, правда вырвалась на свободу.
Несколько месяцев назад, будучи в Кашгаре, Йохан узнал о преступниках, что возжелали погубить знаменитого волшебника и завладеть чудо-гитарой. Он не поверил своим ушам, а потому тотчас отправился по следу, который привел Брандта к торговому дилижансу. Дилижанс принадлежал волшебнику и его семье, оказавшимся в беде. Йохан храбро дал отпор разбойникам, после чего произошло нежданное воссоединение братьев. Речи были длинными, а сердца горячими, но охотник призвал сохранять холодную голову и немедля выдвигаться. В пути братья вспомнили юность, те чудесные времена, когда они вместе сочиняли и пели песни. Поддавшись зависти, Йохан обвинил брата в беспечности. Вспыхнула ссора. В сердцах Йенс слишком круто дернул поводья. Колесо дилижанса сорвалось с края дороги, утянув всю вереницу в ночную бездну. В ту ночь никто не выжил. Кроме одного.

Йохан был безутешен, взваливая вину на свои плечи, однако, чем дальше он и Сайна пробирались в земли китайской империи, тем крепче становилось сердце и живился дух.
Во время очередного привала путников встретили добродушные подданые империи с корзинами красных фиников и дынь. Поселение состояло всего из пяти домов, разместившихся вокруг небольшого озера. Один из пяти домов был великодушно освобожден в угоду новоприбывших.

Вечер благоприятствовал новому началу. Сайна принесла в дом благовоний и постельное белье, в то время как Йохан заканчивал штопать брюхо — прощальный подарок от турка. Девушка покрылась краской и отвернулась несмотря на то, что не в первый раз видела обнаженный торс Брандта.
— Сегодня такой красивый закат, — прощебетала Сайна, застилая простынь по кроватям. — Быть может, ты споешь что-нибудь? Просто так.
Йохан нахмурился, искоса посмотрев на стоящую в углу гитару. Он аргументировал ответ прежними словами.
— Но ты ведь пел и сочинял раньше, только…
Суровый взгляд заставил девушку замолчать. Однако, тяжелый вздох говорил об обратном.
— Ты не понимаешь, — Йохан сам не заметил, как гитара легла ему в руки, а Сайна плутовато уселась напротив. — Это была магия моего брата. Не моя. Я не могу петь, как он.
— Хорошо, — поразмыслив, кивнула девушка. — Тогда пой, как поет Йохан. Ты, кстати, разговариваешь по ночам, а я, кстати, немного знаю английский. И я кое-что услышала. Там еще про дракона было.

Брандт прищурился. Никто не знал об этой песне. Даже Йенс. Она лежала глубоко внутри, под завалами каменных стен. Ладонь дернулась, всколыхнув струны, а заодно и незнакомое чувство. Как будто бы в груди Йохана йокнуло второе сердце. После небольшой заминки руки вошли в ритм. Слова срывались с губ легко и непринужденно. Сайна слушала с широко раскрытыми ушами, а после второго куплета и вовсе потеряла дар речи. В месте ранения кожа вновь стала гладкая, без единого изъяна.

Горячая слеза скатилась по щеке Сайны. Она улыбалась в ответ на искреннюю и нежную улыбку Брандта. Они прильнули друг к другу, искря глазами, а затем слились воедино.

Дожди наводняли полноводную реку, на которой располагался чудесный город Аньси, прославившийся изысканным сортом чая Тегуаньинь. Целый месяц понадобился путникам, чтобы добраться до цветущей долины Аньси. Холмы, стоящие великанами вдоль русла реки, сплошь покрывали плантации чая. А по обе стороны реки раскинулся город, украшенный традиционными китайскими домами и беседками с остроконечными крышами.
Прогуливаясь по улицам Аньси, пара наслаждалась прохладой, коей так не хватало в пустыне царства Хотан. Они свернули перед зеленым каменным монументом и вышли к ухоженному пруду. Вдоль берега близнецами расположились два красных клена, под сенью которых сидели старики. Слепая женщина и глухонемой мужчина бросали камешки в воду.
— И в ветрах утреннего света, в стране, где драконы парят…
— …брожу я по древним просекам, где легенды о снах говорят…
Сайна подпевала музыканту. Она обладала на удивление певучим голосом. Быть может, даже более певучим, чем голос Брандта. Девушка закончила куплет, сложив руки на животе. Слова Сайны об изменении ее здоровья потрясли Йохана. Оказалось, кровавая луна уже больше месяца не посещала девушку.
Они шли по противоположному берегу озера, как вдруг раздался возмущенный крик:
— Смотри, куда бросаешь!

***

Семья Брандт обедала в единственном трактире поселка Цинлун на самом востоке империи. Сайна заботливо выбирала рыбные косточки из тарелки маленького Йунга.
— Это не та страна, о которой пел Йенс, — признался мужчина спустя несколько лет странствий по Китаю. — Не знаешь, есть ли еще земля дальше на востоке? Где горы встречают восход, а солнце освещает розовую вишню?
— Не слышала. Но мы обязательно выясним. Ешь. И ты тоже, Йохан.